Хорошая выгода

Продолжаем серию публикаций из спецномера журнала Forbes, посвященному импакт-инвестированию и социальному предпринимательству. Номер был подготовлен изданием совместно с Фондом "Наше будущее".

Термин "импакт-инвестирование" придумали в 2007 году в Rockefeller Foundation — просто потому, что этому явлению требовалось краткое и яркое опреде­ление. А слово "воздействие" подходило как нельзя лучше.

Еще в 1950-е годы европейские и американские фон­ды начали вкладываться в производственные, инфра­структурные и иные проекты с высокой социальной составляющей. С распространением идей устойчиво­го развития пришло понимание, что ответственность бизнеса заключается не только в создании рабочих мест, добросовестной уплате налогов и филантропи­ческих программах. Импакт-инвестиции отличаются от благотворительности тем, что не подразумевают безвозмездную передачу средств и каких-либо других активов. Инвестор рассчитывает на прибыль от своих вложений в предприятия и проекты, меняющие окру­жающий мир к лучшему, или же на косвенную выгоду от таких перемен.

Rockefeller Foundation, один из старейших бла­готворительных фондов в мире, решил включиться в этот процесс и в 2008 году учредил Impact Investing Initiative. В январе того же года Фонд "Наше будущее" принял первую заявку на конкурс проектов "Социаль­ный предприниматель". У основателя фонда Вагита Алекперова была своя логика: в российских регионах есть предприниматели, готовые взять на себя решение части социальных проблем, однако у них не всегда есть доступ к необходимым для этого ресурсам. Когда "Наше будущее" приблизилось к первой сотне профи­нансированных проектов, то фонд приняли в Global Impact Investing Network (CNN) — международную ас­социацию социальных инвесторов.

На момент своего создания в 2009 году GIIN про­гнозировала, что за последующее десятилетие общий объем импакт-инвестиций по всему миру составит не менее $400 млрд. Реальность оказалась лучше ожиданий — на конец 2018 года этот рынок оцени­вался в $502 млрд. 266 участников GIIN инвестирова­ли в прошлом году в 13 300 проектов и заявили, что в 2019 году их число превысит 15 000.

Ориентиры и показатели

Чем эта сфера так привлекательна? Средняя рента­бельность социального бизнеса, согласно подсчетам Willow Investments, составляет около 5% годовых, что сравнимо со средней доходностью фондов с консер­вативной стратегией. Голландский Triodos Bank, осно­ванный в 1980 году и открывший филиалы в Бельгии, Великобритании, Германии и Испании, специализи­руется на "этическом банкинге", то есть кредитует только компании, которые придерживаются целей устойчивого развития. Объем активов под управле­нием Triodos Bank в 2018 году превысил €15,5 млрд, банк получил €262 млн дохода и почти €39 млн чистой прибыли. Примерно 55% фондов импакт-инвестиций, зарегистрированных на канадской онлайн-платформе Open Impact на январь 2019 года, ориентировались на доходность по рыночным ставкам и выше рыночных.

По данным опроса GIIN, проведенного в 2018 году среди ее участников, свыше половины импакт-инвесторов — это управляющие коммерческих фондов, причем 73% из них полностью сосредоточены на со­циальных инвестициях, остальные сочетают их с тра­диционными формами капиталовложений. Но в миро­вой практике на прямую выгоду рассчитывают далеко не все импакт-инвесторы. Многие готовы пойти на ну­левую доходность (т.е. возвратное финансирование без прибыли) или даже на отрицательную. Главное, чтобы проект приносил положительный эффект — то самое преобразующее воздействие, ради которого все и затевалось. Лишь 30% участников опроса отве­тили, что для них большое значение имеет финансо­вая привлекательность импакт-инвестиций в сравне­нии с другими вариантами размещения средств. 51% инвесторов учитывают в первую очередь пожелания клиентов. Подавляющее же большинство (от 71% до 85%) описало свои главные мотивы таким образом: "Это эффективный способ достижения наших пре­образовательных целей", "В центре нашей миссии — добиваться положительной отдачи от инвестиций", "Это часть наших обязательств как ответственных ин­весторов".

Но как определить и измерить все нефинансовые последствия импакт-инвестиций — и положительные, и отрицательные? В новейшем исследовании Высшей школы экономики "Зарубежный опыт использования инструментов инвестиций социального воздействия" отмечается, что этот вопрос до сих пор остается од­ной из основных проблем, стоящих перед экспертами и участниками данного рынка. GIIN разработала систе­му индикаторов социального и экологического воздей­ствия IRIS (Impact Reporting and Investment Standards), насчитывающую около 400 стандартных показателей по различным секторам. Для выбора объекта инвести­ций, а также измерения их эффективности импакт-инвесторы используют Нели устойчивого развития ООН до 2030 года. В то же время многие инвесторы и соци­альные предприниматели разрабатывают собственные показатели оценки. Наиболее продуктивным можно считать подход, сочетающий стандартизованные инди­каторы с индивидуальными показателями воздействия конкретного проекта.

Фонд "Наше будущее" за 12 лет своей работы вложил в 242 проекта 627,2 млн рублей — в форме беспроцентных, но возвратных займов. По данным фонда, показатель социального возврата на инвести­ции (SROI — Social Return on Investment) по уже завер­шенным проектам варьируется от двух до семи рублей на каждый рубль вложенных средств. И это не доход на инвестированный фондом капитал, а оцененное в денежных единицах соотношение между всеми пози­тивными социальными эффектами, которые создаются социальными предприятиями за анализируемый пери­од, и всеми ресурсами — финансовыми, материаль­ными, трудовыми и прочими, которые были вложены в проект его ключевыми стейкхолдерами.

Творцы перемен

Самые востребованные среди импакт-инвесторов направления социальных проектов — альтернативная энергетика, сельское хозяйство и продовольствие, здравоохранение, образование и доступное финанси­рование. При этом за последние четыре года наиболее активно растут инвестиции в инфраструктурную сфе­ру, WASH (эта аббревиатура объединяет три темы — чистая вода, санитария и гигиена), информационные и коммуникационные технологии и, опять-таки, в аль­тернативную энергетику и финансовые услуги для бед­нейших слоев населения.

Социальные финансовые сервисы кардинально отли­чаются от классического коммерческого микрокреди­тования. Во-первых, ориентацией на предоставление людям с крайне низким уровнем доходов возможности для развития — прежде всего для микропредпринима­тельства. Во-вторых, уровень процентных ставок здесь обеспечивает финансовую устойчивость бизнес-моде - ли, но не сверхприбыль, как в потребительском микро­кредитовании. Пионером в этой области был основа­тель бангладешского Grameen Bank Мухаммад Юнус. Он понял, что только через благотворительность и го­сударственные программы проблему бедности и нера­венства не решить — нужно помогать людям обретать самостоятельность, в том числе начинать и развивать свое, пусть и небольшое, дело. Grameen добился ми­зерного уровня невозврата по своим ссудам, сделав ставку на женщин-заемщиц из беднейших и малоиму­щих слоев населения. В 2008 году Юнус создал ана­логичный банк в США, открывший уже 25 отделений и выдавший в сумме около $1 млрд.

На финансовые услуги приходится 24% активов под управлением участников исследования GIIN — чуть меньше, чем на альтернативную энергетику и сельское хозяйство вместе взятые. Существенная доля рынка импакт-инвестирования как в развитых, так и в разви­вающихся странах приходится на образование, здраво­охранение и социальное обеспечение. Это и дешевые частные начальные и средние школы в странах Азии и Африки, и решения, делающие качественную меди­цину доступной для большинства жителей этих реги­онов, и дома для пожилых людей в развитых странах мира. Искусство и культура находятся на последнем месте, более того — объем инвестиций в этом направ­лении снижается. И дело не в отсутствии отдачи. Не­многочисленные культурные проекты с коммерческим потенциалом не нуждаются в особой поддержке. В ос­новном же финансирование культуры — сфера ответ­ственности государства и благотворительных фондов.

Успешная импакт-инвестиция, как считает сооснова- тель GIIN и гендиректор Nonprofit Finance Fund Энтони Багг-Левин, — это соединение четырех капиталов: фи­нансового, интеллектуального (идеи, что и как нужно делать), человеческого (команда, реализующая смелые стратегии) и социального (отношения и связи, позволя­ющие сотрудничать людям и учреждениям, не привык­шим работать вместе). Еще в 1980-90-е годы ведущих мировых доноров — таких как структуры ООН, Все­мирный банк или Агентство США по международному развитию — критиковали за то, что их программы по­мощи стали чересчур расточительными и фактически превратились в многомиллиардную индустрию, ко­торой заправляют высокооплачиваемые менеджеры. Первые независимые фонды поддержки социальных инициатив показали, что результат зависит не столько от объемов финансовой помощи, сколько от каналов ее распределения, выбора целей и контроля эффек­тивности вложений.

Бывший консультант McKinsey&Company Билл Дрей­тон, основавший в 1980 году фонд Ashoka, заявил, что ставку нужно делать на местных «творцов перемен» — людей с предпринимательским и организаторским та­лантом, осознающих глубину существующих проблем, понимающих, как можно их решать, и, что очень важ­но, готовых работать «вдолгую». Чтобы добиться ре­зультата, таким предпринимателям нужны лишь стар­товые ресурсы. Число стипендиатов Ashoka превышает 3 ООО, фонд не только распоряжается собственным ка­питалом, но и активно привлекает средства. За послед­ние годы в структуре средств Ashoka на каждый доллар прибыли от инвестиций (она варьировалась от $1 млн до $1,9 млн) приходилось от $8 до $33 грантов и внеш­них пожертвований.

Модель социального бизнеса, выстроенная Мухам­мадом Юнусом, предполагает возвратное финансиро­вание без прибыли, которая вкладывается в модерни­зацию и развитие предприятия. Лауреат Нобелевской премии мира запускал проекты по строительству до­ступного жилья, санитарно-технических сооружений, разработке возобновляемых источников энергии и т.д.

«Когда я начинал создавать эти бизнесы, я вообще не думал ни о каких перспективах, а просто пытался решить самые серьезные проблемы бедняков, — рас­сказывает он в своей книге «Мир трех нулей». — Но спустя некоторое время у организованных мной компаний обнаружились общие черты. Все они раз­вивались, приносили доход, однако я делал так, чтобы никто не мог извлекать из них личную выгоду... Ока­залось, что на удивление просто решать проблемы лю­дей, создавая бизнес с единственной целью: принести пользу и помочь нуждающимся».

Ровно того же подхода придерживается Фонд «Наше будущее», миссия которого — выступать катализато­ром позитивных социальных изменений путем под­держки предприятий, нацеленных на решение проблем общества. «Грань между социальным и традиционным предпринимательством тонка, но понятна: в первую очередь, это преобладание социального эффекта от деятельности над коммерческим и, во-вторых, про­гнозируемый измеримый социальный результат, — объясняет директор фонда Наталия Зверева. — При этом у проекта должна быть устойчивая бизнес-мо- дель, базирующаяся на принципе самоокупаемости. Этим социальный бизнес и отличается от благотвори­тельности».

Оправданный риск

От классического бизнеса импакт-инвесторы и со­циальные предприниматели переняли и традиционные инструменты финансирования. К примеру, обеспечен­ные кредиты и мезонинное финансирование (то есть беззалоговое или имеющее сложную структуру обеспе­чения), приобретение долей предприятий, вхождение в акционерный капитал, предоставление так называемо­го терпеливого капитала на льготных условиях (нередко с нулевой процентной ставкой). Венчурное финансиро­вание, как и в случае с инновационными стартапами, предусматривает высокую вовлеченность инвестора в проект— помимо денежного, это также репутацион­ный капитал, консалтинг, поддержка в вопросах менед­жмента и т.д. В США венчурные социальные проекты в основном реализуются при поддержке в виде грантов, в Европе наряду с грантами широко практикуется акци­онирование и различные варианты участия в прибыли. Смешанный капитал, который может аккумулировать государственные и частные ресурсы, коммерческие и благотворительные средства, позволяет структуриро­вать сделки, объединяющие различные ожидания в от­ношении риска и доходности.

Более половины инвесторов — респондентов GIIN — используют разнообразные долговые инструмен­ты. Если же говорить о предпочтениях по мировому рынку в целом, то пока, по мнению экспертов Выс­шей школы экономики, трудно выделить какую-либо определенную тенденцию: «В значительной мере пре­обладающий спрос на тип инструмента определяется страновой спецификой и условиями развития рынка импакт-инвестиций в конкретной стране».

Изобретение последнего десятилетия — социаль­ные облигации. По сути, это трехсторонний контракт с оплатой по результату: в нем участвуют тот, кто готов организовать решение проблемы (социальный предприниматель, компания, благотворительная ор­ганизация), владелец средств и гарант возврата инве­стиций с определенной отдачей (как правило, это го­сударственные власти — региональные или местные). На 2019 год в мире было зарегистрировано 139 кон­трактов по социальным облигациям на сумму более $375 млн, направленных на решение таких вопросов, как борьба с диабетом, помощь пожилым, обучение и предоставление жилья молодежи из группы риска, интеграция беженцев и т.д.

Ненные бумаги социального назначения уже одо­брены фондовым рынком. К примеру, динамично

растет спрос на «зеленые облигации» (их название указывает на экологическую направленность финан­сируемых проектов). На сегодня в мире насчитывается более 430 эмитентов «зеленых облигации*, среди них лидируют компании в сфере возобновляемой энерге­тики. Существуют благотворительные облигации — на­пример, в Великобритании создана платформа Retail Charity Bond, которая выступает эмитентом таких бу­маг от лица организаций социального сектора. Обли­гации развития сообщества (community development bonds) выпускаются в Великобритании, США, Канаде и некоторых других странах. Эмитенты — местные ор­ганы власти, доходы от размещения таких облигаций идут, соответственно, на решение местных социаль­но-экономических проблем.

Пути и модели

Лидеры мирового рынка импакт-инвестирования — США и Канада. 28% активов под управлением респон­дентов GIIN сосредоточено у банков, фондов, компа­ний и других организаций из Северной Америки.

В Соединенных Штатах социальные проекты в основ­ном развиваются за счет разного рода частных ресурсов при государственном регулировании. Как отмечается в исследовании Высшей школы экономики, предпри­нятые федеральным правительством законодательные и налоговые инициативы заложили основу развития экосистемы импакт-инвестирования. За 2016-2018 годы объем средств, направленных на достижение це­лей устойчивого развития, социально ответственное и импакт-инвестирование, вырос на 38%. Теперь в эти сферы, по оценке US SIF, вложено более четверти всех активов, находящихся под профессиональным финан­совым управлением в США. Среди государственных инвесторов выделяется Фонд по импакт-инвестициям с бюджетом $1 млрд, среди частных — крупные инди­видуальные инвесторы и семейные офисы, отличающи­еся большой гибкостью

в принятии инвестиционных решений. Для рынка США также характерно огромное разнообразие фондов с четкой специализацией и ин­вестиционными приоритетами.

Опыт Великобритании считается образцовым с точ­ки зрения роли государства в развитии многоуровнево­го рынка импакт-инвестирования. В 2012 году англий­ское правительство создало оптовый банк Big Society Capital с участием четырех крупнейших национальных коммерческих банков и объемом средств £600 млн. Big Society Capital выдает льготные кредиты структу- рам-посредникам, которые, в свою очередь, поддер­живают конкретные социальные проекты. Действует грантовая программа Big Potential — она финансиру­ется за счет доходов от государственной лотереи и на­правлена на системное обучение и консультационную поддержку социальных предприятий и некоммерче­ских организаций. Британскую модель внедрили у себя Япония и Сингапур.

Государственная поддержка социального предпри­нимательства развивается и в России — соответству­ющий закон в июле 2019 года был принят парламен­том и подписан президентом. Такие направления, как альтернативная энергетика и социальная инфраструк­тура, пока остаются сферой государственного и част­ного венчурного финансирования. В импакт-инвести- ровании нуждаются, прежде всего, локальные проекты с очевидным кратко- и среднесрочным социальным эф­фектом. Например, среди заемщиков Фонда «Наше бу­дущее* на первом месте — негосударственные детские сады и ясли, а также центры дополнительного образо­вания и развития. Это 31% всех профинансированных проектов. Производство средств реабилитации, орга­низация доступной реабилитации для детей с ограни­ченными возможностями здоровья и повышение каче­ства жизни людей с ОВЗ — в сумме 16% проектов. На трудоустройство социально незащищенных групп приходится 1 5%, обеспечение доступа к качественным медицинским услугам — 8,5%.

Программы поддержки социальных инициатив есть у ряда крупнейших промышленных компаний — «Но­рильского никеля*, «Объединенной металлургической компании*, РУСАЛа, «Северстали*, «Пивоваренной компании «Балтика* и других. С 2013 года в России отмечается Международный день социального биз­неса, и если первоначально мероприятия, проводив­шиеся в этот день, посетили 2 000 человек, то в 2019 году — около 500 000. «Пифры говорят о том, что со­циальное предпринимательство сейчас в тренде. Это новое и перспективное явление для нашей страны, оно отражает готовность некоторой части общества при­нимать активное участие в решении социальных про­блем через создание устойчивых бизнес-моделей, — объясняет директор Фонда "Наше будущее" Наталия Зверева. — Россия находится в начале этого долгого и интересного пути".

Иллюстрации: Forbes

Автор: Иван Просветов

Дата публикации: 4 октября 2019