Ольга Рябова: нужно создавать инфраструктуру для встреч импакт-инвесторов и лидеров проектов

Мировая экономика развивается волнами: технологическими, финансовыми и так далее. В последнее время говорят о новой волне — социальных инвестиций, или, как их еще называют, Impact-инвестиций — инвестиций влияния (о конкурсе социальных инвестиций Фонда «Наше будущее» читайте здесь). О том, что это такое, как России не пропустить очередную волну перемен и кто такие «люди завтра», наш корреспондент Мария Иванова поговорила с экспертом по социальному предпринимательству Ольгой Рябовой.

- Ольга Александровна, что такое импакт-инвестиции?

- Термин «импакт-инвестиции» появился только в 2007 году. Это инвестирование, целью которого является получение не только и не столько финансового результата, но и эффекта влияния на решение каких-то значимых проблем. Отсюда и термин «Impact-инвестирование» — «инвестирование воздействия». Импакт-инвесторы могут вкладывать средства в первую очередь с целью получения дохода, и тогда это financially oriented — финансово ориентированные импакт-инвесторы. При этом, разумеется, присутствует и социальный эффект, но он — на втором плане. На другой стороне шкалы расположены impact oriented инвестиции, для которых более важен социальный вклад. При этом финансовый фактор, конечно, тоже присутствует — как минимум проект должен окупиться. И на этой шкале: от financially oriented до impact oriented мы видим с вами, в общем, всю палитру возможного участия импакт-инвестора.

- Некоторые оценивают мировой рынок импакт-инвестирования в сумму до 60 млрд долларов. Какова ситуация в России?

- Ключевой фактор развития любого инвестиционного рынка — это доверие, которое формируется либо на основе каких-то метрик, общепризнанных рейтингов, либо на личном доверии к конкретным людям. Большинство международных финансовых институтов, как мы знаем, сейчас не советуют вкладывать в российскую экономику. Это то, что касается каких-то больших институциональных инвесторов из-за рубежа.

Если говорить о привлечении отечественных денег, то нужно создавать среду, инфраструктуру, для встреч импакт-инвесторов и лидеров проектов. Во многих странах под это создаются специальные площадки, например «Хаб» в Сингапуре. Там проводятся своего рода спид-дейтинги («быстрые свидания») — знакомства между инвесторами и руководителями социальных бизнесов.

Я своими глазами на Глобальном саммите социального бизнеса в Малайзии наблюдала такую картину: презентовали идею, как из пластиковых бутылок с помощью ножниц делать ветрогенераторы. Надо сказать, что эта тема особенно актуальна для горных районов азиатских стран — там много ветра, а привычных нам способов выработки электроэнергии практически нет. При этом сама технология несложная. Сразу после выступления к руководителю проекта подошел инвестор (кстати, известный многим по списку Forbes), через 40 минут они уже вместе вышли на сцену и сообщили, что подписали соглашение о намерениях и инвестиции в проект скоро придут. Оказалось, что данный инвестор (хотя сфера его основных бизнес-интересов лежит совсем в иной плоскости) сам родился в горной местности и хорошо понимает, насколько критична для местных жителей проблема нехватки электроэнергии. То есть импакт-инвестирование — это, в первую очередь, живой процесс, основанный на личном отношении, на незаурядных историях. Поэтому для успешного развития импакт-инвестирования в России надо создавать как можно больше таких площадок для живого общения инвесторов и социальных предпринимателей.

- При этом мы понимаем, что социальный бизнес отличается от обычных венчурных проектов: у него, как правило, иные уровень маржинальности, сроки возврата инвестиций и так далее. Не все инвесторы знают об этом и зачастую подходят к социальному бизнесу с общими мерками. Может быть, стоит вести какую-то просветительскую работу с инвесторами, чтобы показать эту разницу и формировать правильные ожидания от проектов?

- Я не верю в данном случае в какие-то глобальные информационные кампании. Думаю, что это все же «клубная» история. Инвесторов надо лично знакомить с наиболее интересными проектами, чтобы они сами почувствовали вкус социального инвестирования, его драйв. Плюс нужны какие-то веские гарантии надежности, то есть опять-таки работа с фактором доверия. Например, через Фонд «Наше будущее» прошло немало проектов и социальных предпринимателей. Многие из них показали себя надежными партнерами, то есть успешная и продолжительная работа с Фондом — это своего рода гарантия качества, гарантия того, что минимизированы риски потери инвестиций. Думаю, если бы под патронажем Фонда удалось организовывать регулярные встречи руководителей проектов с инвесторами, то могли бы возникнуть доверительные отношения и как результат — прямые импакт-инвестиции.

- Есть ли в России конкретные примеры успешного импакт-инвестирования?

- Пока единичные. Например, это проект ЕxploRussia, соучредителем которого является Ольга Ситник. О ней не так давно писали «Ведомости». Инвестор проекта — Ханнес Чопра, генеральный директор компании «Сбербанк страхование». Целью данных инвестиций вряд ли было  получение немедленных дивидендов от российского стартапа в сфере sustainable tourism, скорее, инвестор разделяет цели основателей проекта: уверенность, что в России можно построить позитивный бизнес в сфере туризма для иностранцев, который несет еще и смысловую нагрузку. Когда иностранец видит Россию такой, какой ему показывают ребята из ЕxploRussia, у него ломаются стереотипы о нашей стране, он уезжает с совершенно другим впечатлением. Это прекрасный импакт-показатель, важный для создания имиджа России.

- Кстати, чем, на ваш взгляд, отличается (или будет отличаться — коль скоро у нас пока импакт-инвестирование в зачаточном состоянии) тематика российских проектов от того, что мы видим в зарубежных странах?

- Тематика российского импакт-инвестирования в любом случае связана со спецификой наших социальных проблем. Так, в нашей стране до сих пор много детских домов, значит, актуальны проекты, связанные с социализацией детей-сирот. В некоторых странах детских домов нет вообще. Или, скажем, проблема больших территорий с недостаточно развитой инфраструктурой. В российской глубинке социальные бизнесы нередко становятся очагами местной социально-экономической жизни. Наша классическая региональная история: сначала женщина открывает салон красоты, потом стоматологический кабинет, затем для людей, которым приятно находиться в атмосфере этого бизнеса, открывает кафе. Потом туда приходят молодые мамы… И так далее. И за два-три года на практически пустом месте начинает формироваться социальная экосистема, сообщество. Такие темы интересны и импакт-инвесторам.

- Если в России большая часть социально-предпринимательских проектов направлена на решение внутренних проблем, то, скажем, в Великобритании или Сингапуре — за пределы национальных границ. Очень много социальных инвестиций идет в африканские страны. Можно ли говорить о том, что это специфика западных проектов?

- В Великобритании так исторически сложилось: у них большой колониальный опыт. Это, можно сказать, заложено в культуре, но и там возникает все больше и больше программ, направленных на решение собственных вопросов. Так, во Франции —много бездомных, кстати, даже среди «белых воротничков» есть те, для кого плата за аренду квартиры в Париже является неподъемной, а в Англии — трудности в межрелигиозном и межрасовом диалоге. При этом сами западные программы в странах третьего мира далеко не всегда эффективны. У меня несколько лет назад состоялся интересный разговор с президентом ассоциации социального бизнеса Монако. Он мне рассказал о такой необычной проблеме, как конкуренция между социальным бизнесом и некоммерческими организациями в Африке. Например, в рамках одной из программ данной ассоциации местным фермерам продавали семена злаковых, обработанные специальным составом для повышения урожайности. Продавали по небольшим ценам, а заодно учили фермеров рентабельному сельскому хозяйству, по мере сил старались способствовать появлению высокой трудовой этики, ведь там люди уже привыкли десятилетиями жить на гуманитарную помощь, а не рассчитывать прежде всего на доходы от результатов собственного труда. Несколько лет социальное предприятие этим занималось, появились первые ощутимые результаты, и тут вдруг на территорию приходят благотворительные фонды и дают те же семена, но уже бесплатно. Конечно, ведь здесь они точно могут рассчитывать на хорошие финальные показатели своей программы, поскольку фермеры уже привыкли к правильной трудовой практике, не надо тратить дополнительных сил и времени на их образование. Это к вопросу о распределении ответственности и согласованности действий между участниками рынка.

- У нас в стране государство как-то обозначило свою позицию по импакт-инвестированию?

- О какой-то отдельной государственной политике в отношении импакт-инвестирования мне пока не известно. По социальному предпринимательству определенные усилия прикладываются: есть законодательные предписания по выделению квот для малого бизнеса, есть акты Министерства экономики, есть  региональные инициативы. Там, где местная власть заинтересована в развитии социального предпринимательства, рынок растет, например в Калининградской, Омской областях, Красноярском крае, некоторых других регионах.

С государственной поддержкой тоже надо быть осторожным. Британские исследователи недавно вывели такой феномен, как «мимикрия социального предпринимательства». Это когда социальный предприниматель открывает дело не потому, что социальная проблематика ему всерьез интересна, а по причине появления той или иной государственной программы поддержки. Разумеется, такая система не может быть устойчивой: нет субсидий — исчезает и социальный бизнес. В государственной политике по отношению к социальному бизнесу главное, как мне кажется, уметь прислушиваться и кооперироваться с профессиональным сообществом социальных предпринимателей — тех, кто по-настоящему горит этой темой.

- И последний вопрос: недавно было высказано мнение, что социальное предпринимательство и импакт-инвестирование способны вывести глобальную экономику из кризиса? Как вы можете это прокомментировать?

Я согласна, что импакт-инвестирование и социальный бизнес — это в целом про новую экономику, про ценности, про осознанность, про завтрашний день. Инвестор, который заинтересован не только в прибыли, но и в создании важной нематериальной надстройки: социального капитала, человеческого, экологического, — он по определению совершает прорыв. Поэтому многие социальные предприниматели действительно ощущают себя представителями некой «новой волны». На круглом столе, посвященном взаимодействию социальных предпринимателей и микрофинансовых организаций (он проводился в преддверии вручения премии «Российские премии Фонда Citi в области микропредпринимательства»), известная социальный предприниматель Гузель Санжапова так и сказала: «Мы здесь — немного из завтра». Понятно, что, когда мы не владеем «новым вокабуляром», с трудом разбираемся с сегодняшними проблемами, сложно сразу понять и оценить то, что делают те, кто уже думает не просто о завтрашнем дне, а о более длительной перспективе. Позволю себе процитировать Билла Дрейтона, основателя фонда «Ашока»: «Социальные предприниматели — это даже не те, кто дает удочку вместо рыбы. Это те, кто не остановится, пока не перестроит всю рыболовную отрасль!» А с такими людьми у нас еще все впереди!

Автор: Мария Иванова

Дата публикации: 10 марта 2016