Россия и социальные предприятия – за пределами олигархии и благотворительности

У России есть ресурсы, чтобы заставить социальное предпринимательство работать, но только время покажет, будут ли модель работать.

Любое сравнение социальных предприятий разных стран постоянно сталкивается с одной и той же проблемой: что же на самом деле означает социальные предприятия и предпринимательство? Для постиндустриальных экономик Европы и Северной Америки социальное предприятие, по сути, - гибрид, попытка обуздать стихию рынка, вознаграждая эффективность и дисциплину, при этом используя их для достижения социальных целей, а не только получения чистой прибыли, с помощью тройного критерия  или другого показателя.
Великобритания и другие страны Европейского союза придают также большое значение совместной собственности и распределенному среди основных совладельцев процессу принятия решений, вне зависимости от их доли в предприятии. В США, тем временем, акцент скорее делается на потребностях предприятия и реинвестировании прибыли, чем на вопросах собственности и принятия решений.
Насколько хорошо концепция работает в других странах? Может ли «настоящее» социальное предприятие существовать только в условиях экономики, достигнувшей уровня, при котором бизнес больше не нуждается в мериле прибыльности? Россия и другие бывшие советские страны – интересное место для проверки гипотезы. Социальные предприятия определенного роды были включены в плановую экономику. Быстрая индустриализация привела к созданию целых городов вокруг гигантских промышленных концернов, особенно в богатой ресурсами, но малонаселенной Сибири. Эти концерны отвечали за создание яслей, медицинских учреждений, жилья и прочих социальных услуг для своих работников с помощью дочерних предприятий, позже названных объектами социальной сферы.
Крах социализма привел к появлению поколения русских предпринимателей (или, называя вещи своими именами, олигархов), встретивших капитализм с пылом новообращенного. Новая философия был обобщена в 1992 году в трактате Михаила Ходорковского и Леонида Невзлина «Человек с рублем», превозносившем мотив прибыли. Объекты социальной сферы были отделены от государственных предприятий до приватизации, в теории для того, чтобы продолжить работу под руководством и с финансовой поддержкой местной администрации. Слабое государство, коррупция и безразличие привели к тому, что теория так и не стала практикой. Небольшая группа мужчин (и одна или две женщины) стали миллиардерами в результате полюбовных соглашений, позволивших им скупать наиболее ценные индустриальные объекты России за гроши.
Путин начал свое правление, ограничив власть олигархов и навязав им новый общественный договор, который зачастую вкратце трактуют как «платите свои налоги, оставайтесь в стороне от политики, и Вы можете оставить себе свои активы». Но под «налогами» имелись ввиду не только средства, взимаемые государством, но и средства, «свободно» используемые олигархами для достижения определенных социальных целей, от покупки русских произведений искусства для возврата их государству, до спонсирования спортивных или литературных организаций, и даже старой доброй благотворительности (направленной в основном на ветеранов, сирот и пенсионеров, пострадавших больше всего от краха советской социальной системы). Тот факт, что это был отличный PR для группы людей, вызывавших возмущение большинства их соотечественников, также никому не вредил.
Роман Абрамович лихо потратил более миллиарда долларов на Чукотку, регион, граничащий с Аляской, когда был ее губернатором в 2000-08 годах. Население Чукотки получало хорошую компенсацию за жизнь в этой далекой, негостеприимной, но богатой ресурсами стане под советской властью (также как США до сих пор платит компенсацию жителям Аляски). Неожиданное прекращение субсидирования в хаотичных девяностых было столь опустошительным, что коренное население инуитов в общей массе вернулось к охоте и собирательству. Деньги Абрамовича были неоценимо важны для возрождения чукотских школ, больниц, местного правительства и прочих объектов социальной сферы.

Но едва ли это и есть "социальное предпринимательство" в нашем понимании - это больше напоминает дань и церковную десятину феодализма и сдерживаемого чувства «положение обязывает». Большинство олигархов остались приверженцами более традиционных способов демонстрации своей щедрой натуры – Ринат Ахметов из Украины спонсирует исследовательский «мозговой центр», Фонд «Эффективное управление». Ранее в этом году банкир Владимир Потанин присоединился к кампании Билла Гейтса «Клятва дарения» (Bill Gates's Giving Pledge), пообещав таким образом отдать половину своего состояния на благотворительность.
Одним из немногих исключений является Президент Лукойла Вагит Алекперов и его Фонд «Наше будущее». Фонд предоставляет беспроцентные займы и поддержку социально-ориентированным предприятиям в России. С 2007 года Фонд предоставил займов на суммы более чем $6 миллионов, и есть признаки того, что Алекперов видит в этом нечто большее, чем просто хорошее позиционирование. Фонд принял участие в первой Конференции по Социально Значимым Инвестициям и стремится наладить контакты с главами социальных предприятий в Великобритании, чтобы перенять их опыт. Хроническая коррупция в российской бюрократической системе затрудняет для обычных граждан открытие и ведение бизнеса с небольшой прибылью.
Это не означает, что Россия не представляет плодородную почву для социальных предприятий или не станет в будущем, но определенно показывает, что много еще должно быть сделано. В настоящий момент, нет никакой надежды на успешное открытие и ведение социального бизнеса без могущественных покровителей. Но обычные русские люди сами сохраняют чувство общинных ценностей и идентичности. Принятие такого понятия, как социальное предпринимательство, возможно, имеет на своем пути меньше барьеров среди по-настоящему первого постсоветского поколения России, чем среди их сверстников в США, учитывая насколько глубоко капитализм Адама Смита (или Гордона Гекко) укоренился в американской культуре.
Итак, действительно ли социальное предпринимательство предназначено только
для развитых стран, являясь роскошью, доступной обществу только тогда, когда
накопление богатства прекращает становиться самоцелью? Является ли средством, чтобы успокоить совесть сытого Запада? Или же оно представляет исключительной новую, более справедливую и социально-ориентированную модель экономического развития? У России есть ресурсы, в том числе и человеческие и культурное наследие, чтобы заставить работать социальное предпринимательство. Его успех или неудача приблизят нас к ответу на эти вопросы.
Дара МакДауэлл – лондонский аналитик и консультант, специализирующийся на российской внешней и внутренней политике.

Дата публикации: 30 сентября 2013